Он мог разбудить всю семью в три часа ночи со словами: «Скорее! Поднимайтесь все! Одевайтесь! Я только что с океана, луна блестит. Картина будто написана самим Рембрандтом. Вы такого больше в жизни никогда не увидите! Быстрее!»

Всхлипывая, мы пытались отделаться от этой затеи. «Папочка, нам завтра в школу. Нам нужно выспаться! Мы не можем идти на пляж ночью!»

«Сон для слабаков, крошки! Просто верьте в то, что я сейчас скажу. Это незабываемо. Я сказал, одевайтесь!»

Спустя 20 минут вся семья стояла на берегу океана недалеко от нашего дома в Форт-Лодердейле. Лунный свет освещал наши лица, выписывая дорожку прямо в небо по зеркальной глади океана. Краски были невероятными. Отец, как всегда, был прав. Цвета, мягкие очертания – будто и в действительности нарисовано Рембрандтом. Я никогда не забуду эту ночь. На берег нас отвел тот обаятельный Арис, который видел жизнь, всю ее красоту и заставлял видеть ее других.

Арис был очень красивым. Помню, когда мы входили в ресторан, женщины удивленно открывали рты, а через секунду приходили в себя и начинали флиртовать с ним. Для торжественных случаев у Ариса имелся идеально скроенный по его фигуре белоснежный костюм. Он напоминал Омара Шарифа в его лучшие годы. Даже красивее.

Отец был аферистом и зарабатывал на жизнь мошенничеством. Позже мы узнали, что он гениально врал и воровал как в мелких, так и в крупных масштабах. Арис великолепно умел рассказывать. Его интонации, мимика, красивые жесты удерживали слушателей рядом с ним часами. В детстве мне казалось, что он владеет всеми языками мира. Арис бегло говорил на английском, испанском, итальянском, арабском, португальском, французском и греческом языках. Сам он с уверенностью заявлял, что знает 17 языков! Среди них – почти все европейские, в азиатских он не был силен. Арис вырос в Греции, его мать была француженкой. Став юношей, он с легкостью оставил родину и перебрался в Египет. В городе Александрии Арис посещал Французскую школу театрального мастерства. Мы никогда до конца не верили в то, что он говорит. Истории были захватывающими, а их правдоподобность довольно сомнительной. Авантюристов, чья жизнь зависит от фортуны, очень сложно уличить во лжи. Арис также слыл отличным собеседником. С ним никто не подбирал темы для разговора, общение складывалось само собой.

В тот день, когда мне исполнилось пять, Арис был возбужден еще больше обычного. Я чувствовала: он собирается рассказать мне нечто чрезвычайно важное. Арис выглядел так, словно если он не сообщит мне информацию прямо сейчас, то произойдет катастрофа. Все мое внимание сосредоточилось на его словах. А моего отца распирали эмоции. Его акцент стал настолько сильным, что я с трудом могла его понять: «Дорогая, подойди сюда. Я ужасно долго ждал этого дня. Тебе исполнилось пять лет. Сегодня именно тот день, когда ты готова понять, о чем говорят слова в этой величайшей книге Земли. Подойди ко мне, посмотри на нее, это словарь, милая. Черно-белые буквы в нем сложили твое имя, имя моей семьи, дочка. Все, кто носит нашу с тобой фамилию, – мои люди». Он вдохновенно поднял глаза к небу.

«И еще кое-что, дорогуша. Завтра ты, как обычно, пойдешь в подготовительный класс, там ты спросишь своих маленьких друзей: «Есть ли ваши фамилии в словарях?» Естественно, они ответят, что нет. Ты – особенная. Ты – единственная, кто удостоился такой чести. Подойди ближе, милая. Взгляни! Ты внимательно слушаешь? Твоя фамилия – Найяд».

Он остановился, перевел дух, снова поднял глаза к небу. Голос Ариса дрожал.

«Найяды в греческой мифологии – нимфы озер, рек, морей и океанов, хранительницы воды для античных богов. Слушай меня внимательно, навостри ушки, милая. Я скажу самое главное».

Все-таки отец был настоящим актером. Следующую фразу он произнес по слогам с придыханием и многозначительными паузами.

«Современное значение слова «наяда» – «женщина или девушка, чемпионка по плаванию». Боже мой! Дорогая, это твоя судьба…»

Я не понимала смысл слов «женщина», «девушка», «пловчиха», мне было пять лет. Я услышала единственное – «чемпионка».

В тот день моя походка изменилась из-за того, что мои маленькие плечи были расправлены несколько более, чем обычно.

Мой отец любил жизнь. А она воздавала ему за это: Арис словно искрился изнутри. Его гениальная актерская игра и манера заклинателя змей в общении не оставляли равнодушным даже самого замкнутого человека. Однако все вышесказанное составляло лишь одну часть его натуры. Дело в том, что мой отец мог мгновенно превратиться в настоящего тирана. Мы боялись его. Он был человеком без моральных принципов и чести.

Любое, неудачно сказанное слово могло вывести Ариса из себя. Он моментально вскипал от нахлынувшей на него ярости. Затем следовала ужасная арабская брань, перемежавшаяся воплями и угрозами на греческом. Он возводил руки к небу, словно пытаясь унять свой гнев, но на самом деле, чтобы дотянуться до ремня или же до жесткой щетки для волос. Ими он нередко расправлялся с нашей матерью, в то время как мы – Билл, Лиза и я – плакали абсолютно беспомощные и напуганные. Я никогда не забуду ту ночь, когда Арис ударил мать, и она упала на кухонный пол. Ее щека была в крови. Мы боялись, что он сломал ей скулу. Мама потом еще долго чувствовала боль в лице, выдумывая для друзей какие-то небылицы. Она говорила, что с ней все в порядке. Но то, что он с ней сделал, вместе с его приступами неконтролируемой агрессии остались одними из самых болезненных воспоминаний моего детства.

В другой раз мы ехали куда-то, а маленькая Лиза всю дорогу ныла и жаловалась на тошноту. Ей было три года, она на пять лет младше меня (мой брат, Билл, являлся средним ребенком в семье). Арис в тот день был капризен и деспотичен. Он приказал Лизе заткнуться, заявив, что не собирается останавливаться из-за нее. Мама понимала, что еще чуть-чуть, и Лизу вырвет прямо в машине, но боялась перечить Арису. Когда Лизу стошнило, отец начал кричать. Автомобиль визгливо лязгнул тормозами, и мы оказались на обочине. Арис выскочил из машины, вышвырнул оттуда маленькую Лизу и ударил ее по лицу. Я хорошо это помню, меня душили слезы. Билли оторопел и не произнес ни слова. Ему было стыдно. Я видела, что мама расстроена, но она продолжала сидеть в машине и не пыталась защитить мою сестру.

Мы с Биллом слишком хорошо знали, какие следы на теле оставляет ремень отца. Однажды вернувшись из очередной «деловой поездки», Арис отстегнул нам немного «заработанных» денег. Мы спрятали те бумажки в тайник над обогревателем. Как-то раз, когда он работал целый день, случился пожар. Приехали пожарные. Они потушили огонь, дом почти не пострадал, но все выглядело ужасно. Мебель была обуглена, сгорели занавески, ковры, скатерть на столе. Втроем, сидя на полу в гостиной, мы слушали очередную, хорошо знакомую нам, ложь Ариса: «Не переживайте, я не зол, а вы не наказаны. Но это же очень серьезно! Все, что произошло, ужасающе серьезно, дети. Просто расскажите мне, вашему папочке, как это случилось. И подобное больше не повторится».

Мы с Биллом лепетали, мямлили и все же сознались, где именно мы хранили деньги, которые он отдал нам. Секунда, и мы видим, как Арис замахивается, еще секунда – и мы лежим на животах. В следующее мгновение мы слышим свистящий звук взлетающего ремня. Он сильно отлупил нас. В гневе Арис никогда не знал промедления. В таком состоянии он был неконтролируем.

Это были настоящие американские горки: резкие перекаты между бесконечными авантюрами и отцовской яростью составляли основную особенность жизни семьи Найяд. Но однажды к побоям добавилась новая беда. Арис начал домогаться меня. Все случилось во время нашего семейного отдыха на пляже. Мама с Биллом забирали машину, а мы с Арисом мылись в душе, недалеко от парковки. Мне кажется, в тот год мне исполнилось 10 лет. Обычно мы снимали одежду, заходили на минуту в душ и быстро заворачивались в полотенца. Я была совершенно раздета, как и всегда до этого дня. Постояв под струями воды, я быстро подбежала к Арису, чтобы он завернул меня в большое полотенце. А Арис ощупал все, что было у меня между ног.