Прошло приблизительно 36 часов, и, не считая двух из них, когда мы только-только отходили от Гаваны, все это время мы тратили на преодоление кризиса. Как же много я песен хотела спеть, сколько числовых прогрессий просчитать… А теперь мне это не нужно.

Джон Бартлетт, главный штурман, не питает на наш счет больших надежд. Ему следует творчески подойти к процессу и вывести нас на северо-запад, толкая в тиски несущегося на восток Гольфстрима. Пока он ужасно недоволен всем, что произошло за последние 36 часов.

Мне никто ничего не рассказывает про наше местоположение. Правило Бонни, не поддающееся обсуждению: ответом на вопрос Дианы «Где мы?» должно быть молчание. Кто-то, посмотрев на GPS, может небрежно бросить: «55 миль от Гаваны», ни к кому конкретно не обращаясь. Это разжигает в нас азарт.

Но неизвестно, как долго продолжится прогресс. Все очень непредсказуемо и зависит от погоды, ветра, подводных течений, опыта общения с океанскими обитателями. Успех в первой половине поездки не означает, что и вторая завершится удачно. Я не выискиваю взглядом пальмы днем и огни городов ночью. Все, что я вижу, – это горизонт с его угнетающей своей продолжительностью линией. В такие моменты я сразу перестраиваюсь, перестаю жаловаться и продолжаю работу. Моя голова, словно она принадлежит роботу, ровно 52 раза поворачивается в сторону Voyager. Я никогда не позволяю себе интересоваться нашим местоположением и уровнем достигнутого прогресса. Да мне никто и не отвечает никогда. Это же главное правило!

План такой: Джон, Марк и Бонни сообщат мне, где мы находимся, когда до Флориды останется 10 часов. Не важно, насколько довольны они будут происходящим до этого момента, как не важно и полное отсутствие прогресса. Я не ведаю, где мы, до десятичасовой отметки на навигаторе Бартлетта. И в этот день, 25 сентября 2011 года, моя Команда очень обеспокоена, пока я остаюсь в полном неведении.

Я знаю, что возвращение к медленному брассу после каждой сотни гребков вольным стилем не способствует моему прогрессу. В нормальных условиях я делаю без остановки около тысячи гребков, не меняя темп и стили. Я запрещаю себе ныть и жаловаться. Ворчание – плохой попутчик. С другой стороны, мне нельзя остановиться на минуту, чтобы перевести дух и сказать себе парочку мотивирующих фраз. Я больше не могу просить себя быть сильной. Это отнимает время. Минута на то, чтобы расслабиться, еще минута – чтобы размять ноги. В результате лишние минуты растут как снежный ком, и вы уже не замечаете, как подобные остановки занимают уже пять или десять минут. Это путь в никуда.

То, что мы делаем, похоже на игру в вышибалы: если хочешь победить, играй до конца. Прервать меня может только Бонни и ее сигнал о времени приема пищи.

Однако после коротких периодов брасса я начинаю останавливаться. Мое тело корчится в судорогах. Бонни как можно заботливее и ласковее просит меня уделять каждый час больше времени вольному стилю. Это важно. Я действительно понимаю, что она имеет в виду. Если я не увеличу скорость, то мы просто не пройдем запланированное расстояние. У меня не получится добраться до Флориды самостоятельно. Я пытаюсь изменить ситуацию. Но с моими мышцами явно что-то не так, они ослабели из-за нехватки кислорода. Я опять плыву брассом, а потом вообще ложусь на спину, чтобы отдохнуть и глотнуть побольше воздуха. (Позже в документах я обнаружу, что тот список медикаментов, напечатанный на двух листах с единичным интервалом между пунктами, воздействовал на мое тело если не больше, то по крайней мере не меньше, чем сам яд медузы.)

Когда солнце стояло в зените, я увидела Бонни и Марка, стоящих возле станции. Что-то должно случиться. Также по прошествии некоторого времени я узнаю, что это был их последний разговор с начала рассвета, ознаменовавшего наступление 25 сентября. Бартлетт детально изучал свои диаграммы, произвел подсчеты. Это конец. Я слишком сильно пострадала, чтобы плыть дальше на север.

Бонни зовет меня. Марк, Джон, Кэндис и Джон Роуз собираются на станции. Остальные товарищи по Команде стоят чуть выше. Бартлетт произносит это вслух. Время в воде – 44 часа и 36 минут. На данном этапе потребуется еще как минимум 70 часов, чтобы достичь берега Флориды. Нам придется высадиться на Багамах.

Все плачут. Бартлетт говорит мне, что это самый худший момент в его жизни и он никогда и никому не сообщал таких ужасных новостей. Он хочет доказать мне, что представляет, через какие испытания я прошла, что мне пришлось преодолеть. Для Джона настоящей честью было стать свидетелем нашего общего подвига Геракла. Они приближаются ко мне, жмут мне руку, гладят по голове. Я не хочу слез. Я почти отпрыгиваю от Voyager, и разражаюсь тирадой: «Это не то, ради чего я столько работала! Чертова медуза, неужели она все испортила? Это не благородный Путь марафонца! Даже не спорт! Чертова медуза отравила мое существование!»

Правда в том, что жизнь не всегда становится тем, что мы представляем.

Я подплываю в самый центр нашей флотилии, чтобы поприветствовать людей на остальных четырех лодках. Я слишком ослабла после двух укусов. Нет никакой надежды, что мы достигнем Флориды.

Наблюдатель Стив Мунэтоунс заявляет нашей Команде, что за его долгий опыт наблюдений за подобными заплывами он никогда не видел, чтобы пловец оставался в воде еще 42 часа после укуса кубомедузы.

Я понимаю, что никакие цитаты и самостоятельные просьбы сейчас не сделают мои мышцы сильнее и не успокоят сердцебиение. Бонни и Марку я говорю о своем решении оставаться в воде хотя бы до наступления сумерек. Я думаю о нашей Команде. Надо собрать последние силы и волю в кулак. Проплываю полминуты и на 20-м гребке даю Бонни знать, что не могу двигаться.

Меня поднимают на маленькую надувную шлюпку, а затем отвозят к одной из быстроходных лодок. Впервые я вижу следы укусов: ссадины покрывают мои плечи, спину, шею и бедра. Медики вводят инъекции. Несомненно, это провал. Но сам по себе он ничто по сравнению с подступающим отчаянием. Когда вы всем сердцем чего-то желаете, вы не рассчитываете на поражение. В этом случае, даже когда каждая клетка вашего тела дрожит перед надвигающейся опасностью, вы не задумываясь радостно и с большим наслаждением двигаетесь к своей цели. Мысли о поражении недопустимы, ведь, думая о проигрыше, вы ничего не добьетесь. Однако, когда все кончено, вы, побежденная и изможденная, лежите на палубе быстроходки, которая увозит вас еще дальше от недостижимого берега. Труднее всего осознавать, что вы почти дошли до цели, о чем говорят числа на навигаторе (мы покрыли 81,7 мили за 44 часа 36 минут, а расстояние от Гаваны до Ки-Уэста составляет 103). Это убивает. 81, 7 мили кажутся прекрасным результатом, если путь от Гаваны до Ки-Уэста по прямой составляет 103 мили, но наши 81,7 мили были проплыты в основном на восток к Багамам. Мы далеко от Флориды. Организм восстанавливается долго, но дух еще дольше. Возвращаясь назад в Ки-Уэст, в эти мучительные часы я и думать не смею о следующей попытке и начале нового тренировочного цикла. Однако, как только мы добираемся до места, меня охватывает уверенность, что я попробую снова. Моя Мечта осталась жива.

Глава 3

Арис

Это случилось в мой пятый день рождения. Арис, мой отец, позвал меня в свой маленький, уютно обставленный кабинет. Он был очень загадочен и сосредоточен, словно актер перед выходом на сцену. Арис всегда был довольно эксцентричной персоной. В тот вечер он, облокотившись на письменный стол, держал ладони на открытой странице огромного словаря. Он начал плакать. Я испугалась, что он разрыдается как ребенок. В этом не было ничего необычного. Для моего отца, Ариса Занит Найяда, каждый день становился поводом испытать неизмеримую гамму эмоций и по возможности заставить прочувствовать ее тех, кто рядом.